Саша, у которого жёлтые носки
26.06.2017
admin
FoxTime продолжает серию интервью с начинающими актерами. Как это — закончить театральный и выйти в город переполненных театров, перенасытившейся публики и жесточайшей конкуренции? Александр Панин, выпускник Щепки и актёр театра “У Никитских ворот”, об осознанности, поклонах и жёлтых носках
Кем ты мечтал быть в детстве?
Я мечтал быть клоуном. Смешить людей. Приносить им радость. У меня была детская книжка, листал её и представлял, что я клоун. Тогда я не думал о том, буду ли получать за это деньги, буду ли известным. Мне нравилось само ощущение. Ещё играл разных зверей, тоже хотел быть каким-то зверем. Моя первая роль – роль козла в «Кошкином доме». Петушка играл. Честно, я, наверное, даже не думал о людях. Тогда я просто хотел быть клоуном, как потом хотел стать актёром. И стал.
Когда решил, что хочешь быть актером?
Помню, что маме я об этом сказал в девятом классе. Хотя решил это давно, но вот пришёл к ней и сказал: «Я поступаю в театральный». Я не могу без постоянного самовыражения. Если меня запрут, я буду какашками рисовать на стенах. Не потому, что я такой плодоносец. Мне хочется постоянно делать что-то другое, странное.
Я не могу без постоянного самовыражения. Если меня запрут, я буду какашками рисовать на стенах
Мне кажется, я родился для этого, в других профессиях мне было бы узко. Когда поступал, написал трактат «Актёр», в стиле Дидро. Суть его была в том, что актёр – это самое прекрасное, что может быть на свете. Актер может сегодня быть Гамлетом, а завтра нищим. Ну, пока я третий гриб в восьмом ряду и заяц. Хотя сейчас у меня какие-то роли появились в театре. А ещё я ношу жёлтые носки. Не знаю, мне нравятся яркие носки. Вообще я тебя убью, потому что ты знаешь мои тайны.
Что ты почувствовал, когда понял, что заканчиваешь училище?
Я и раньше чувствовал, что иду своей дорогой. Я не хочу ничего плохого говорить про наших мастеров, но мы всё равно были предоставлены сами себе. Как в принципе любой студент самого сюсюкального вуза. Его право – остаться поработать или прийти домой и бухать. Но в глобальном смысле мало что поменялось. Мне повезло, что я попал в театр сразу.
Пока я третий гриб в восьмом ряду и заяц. Хотя сейчас у меня какие-то роли появились в театре. А ещё я ношу жёлтые носки. Не знаю, мне нравятся яркие носки.
Прошёл уже год, как я работаю в театре. В Щепке (ВТУ им. Щепкина — прим.) вообще не бываю, и меня не тянет. А пока учился, сидел там с утра до вечера. Просто не хотел оттуда уходить. Это был мой дом. Хотя с прошлым я вообще не рву, а мягко пере, пере – вот это движение рук обязательно надо зафиксировать. Я его переосмысливаю и мягко двигаюсь вперед. Для меня сейчас и театр перестал быть каким-то…Театр и театр. У нас хороший театр, но он меня всё равно не может захватить до конца, потому что у меня свои желания, идеи.
То есть ты спокойно отпускаешь прошлое?
Не сказать, что спокойно. Но какие-то вещи я путем обработки внутренне отпустил, стараюсь избавляться от того, что меня тормозит, держит. Это очень круто. Я сразу оказываюсь здесь и сейчас, осознанно. Я читаю книгу об осознанности, мне очень нравится. Нет, правда, смех смехом. Вот сейчас кроме тебя никого в моей жизни нет. Я хочу тебе помочь, чтобы ты что-то сделала, я сейчас с тобой.
А что тебя тормозит?
В основном я сам себя торможу. Закрываюсь. Из-за этого невера в себя. А вообще мне очень нравится слово «мягко», оно меня стало заводить. Вот я хочу относиться к этому гибко и мягко, не объективно, а именно мягенько.
Из-за чего ты можешь “закрыться”?
Из-за того, что считаю себя хуже других, бегу от проблем, прячусь, откладываю на потом. Очень много есть таких моделей поведения. Но когда я иду на проблему, она рассыпается. Потому что она прах. Реальных проблем вообще не существует. В жизни нет ничего такого, из-за чего можно с ней расстаться. Жизнь – предел страданий. Даже если у тебя всех отняли, всё отняли, тело твоё изрубили на куски, всё равно есть предел. Они не могут отнять больше. Мне иногда не хочется, чтобы мой разум погибал. Невыносимо представлять, что мой язык, голос исчезнет. Я всё-таки действую, что-то делаю или осознаю. Режим осознанности полезен. Он позволяет осознавать то, что происходит сейчас, он позволяет отказаться от спешки. Я даже сейчас говорю и куда-то спешу. Как будто я боюсь, что ты встанешь и уйдешь. Хотя чего мне бояться? По сути, я могу говорить гораздо медленнее. Когда речь идёт о родных людях, страх ещё сильнее. Но всё это хуйня. Если человек тебя любит, он никуда не исчезнет.
Когда я иду на проблему, она рассыпается. Потому что она прах. Реальных проблем вообще не существует. Жизнь – предел страданий
Нельзя действовать. Надо сначала осознавать. Я даже себе одно правило ставил, когда накрывает – сразу на турничок или шпагат потянуть. В этом есть какая-то польза, но это убегание от себя. Бой с тенью.
Ты сравниваешь себя с однокурсниками?
Слово «сравниваешь» не подходит. Я думаю об их судьбе, смотрю за успехами. Некоторые снимаются. Я им не завидую, но есть странное ощущение, говоришь себе: «Ну, давай, снимайся тоже!». Я снимаюсь, но пока не очень много. Жизнь меня иначе как-то ведет. Мне кажется, что мои идеи – это большее, чем когда я играю в каком-то сериале. Или написать пьесу и её сыграть. Мне кажется всё это ценнее, но опять же только для меня. Но сравнения особо нет. Я просто думаю, где они, что с ними, стараюсь держать связь.
Где ты больше реализуешься как актер — в кино или театре?
Я больше всего люблю линию, устремленность. Люблю большие роли. Не потому, что меня больше на сцене, а потому что когда большая роль ты можешь развиваться. Вот как сегодняшний спектакль: ты поначалу неуверенный мудак, а потом становишься героем. И вот эта линия – самое интересное. Как я постепенно, постепенно развиваюсь и вдруг БАЦ. У меня были большие роли в короткометражках, но сквозных ролей в кино или сериалах не было.
Для меня главное в театре – актёрские подробности. Там не может работать модель, она будет выглядеть, как полная дура. В кино сейчас очень много снимается не пойми кого
Вообще съемок почти нет, а в театре меня нормально загрузили. Но я не могу быть просто актёром театра. Это для меня узко. Я люблю, когда надо петь, танцевать, жонглировать. Я хочу придумывать, у меня есть несколько идей номеров, которые я, может быть, соберу в концерт. А просто работать в театре от звонка до звонка… Может быть, я не прав, слишком разбрасываюсь. Свои фильмы хочу снимать, хочу писать пьесы, ставить пьесы, хочу путешествовать, потому что я могу скоро умереть, надо наслаждаться. Театр – своя компашка, а кино – куча знакомств. Бывают очень интересные съемки, вот я в луже лежал, на холоде, больной, такой был эпизод у меня. В сериале, я даже не помню название. В снегу мы бегали почти голые. Мазались грязью.
Интересный феномен: когда начинаешь сниматься в массовке – я там был из-за денег – чувствуешь себя массовкой, не можешь сделать простых вещей. Потом ты играешь главную роль и всё делаешь
Я люблю ответственность, когда мне доверяют, в театре, в кино, сразу все по-другому. Интересный феномен: когда начинаешь сниматься в массовке – я там был из-за денег – чувствуешь себя массовкой, не можешь сделать простых вещей. Потом ты играешь главную роль и всё делаешь. Это не значит, что я бегу от массовки, это тоже внутренняя жизнь театра. Есть спектакль, где мы все играем лошадей. Чем просто играть, интереснее кого-то приобнять, чмокнуть, за попку тронуть. Это тоже приятно, это всё мило, мягко и вообще хорошо. Никакой пошлятины в этом нет.
Чем отличается актер пятьдесят лет назад от современного актера?
Когда смотрю старые фильмы, мне кажется, что речевой манерой. Вот эти стереотипные мысли про то, что люди были чище – полная лажа. Люди были такими же, а ещё и прижатые системой, ненавидящие всё это. Я знаю, кстати, что актёрам платили за пробы. Сейчас допустим кастинг на рекламу 500 человек – профессионалы, не профессионалы, модели, уроды, красавцы, все в куче. А тогда пришли по три человека, получили по сто рублей, всё равно приятно. Кого-то утвердили. Так было раньше. Я не ностальгирую, я понимаю, что мир весь на связях. Я просто это принял, и надо в этих условиях выкрутиться, выжить. Некоторые театры остались такими же, как и пятьдесят лет назад. Но не наш, нашему всего 34 года.
Если раньше все хотели играть Гамлета, то кого хотят играть сейчас?
Такое ощущение, что никого. Все хотят распиариться. И я не исключение. Играть Гамлета – это для себя, для переосмысления. Это прямой разговор с Шекспиром. Эти монологи не для того, чтобы Лиза у меня интервью взяла. Мой круг накрывают финансовые дела, все хотят сниматься во многом из-за денег, как будто и правда эти проблемы перекрывают мечты, которые витали на первых курсах. Вот снимусь, и будут деньги, с девушкой съездим куда-нибудь. Такие мысли. Я хочу что-то своё сказать. У меня есть тотальная уверенность, что все образуется, в плане ролей и успеха в них. Может быть, все так думают, но если так не думать, нет смысла ничего делать.
Я приношу людям радость, но это оторванная от жизни теория. Я могу принести большую радость тем, что куплю продукты домой. Люди посмеялись, но, может быть, не надо мной, а над текстом автора. Поэтому я и хочу делать своё, чтобы в чистом виде получать выхлоп
Вот сейчас я пишу поэму. Вся поэма – одно предложение. Там, может быть, будут точки, но фактически это одна и та же мысль. Поэма о том, как человек идёт к вершине, описывается его путь. Это, конечно, не новая мысль, но мне насрать, новая она – не новая. Он отталкивает своих родных, обманывает, мучается, боится и в конце достигает вершины. Доходит до абсурда. Он становится настолько влиятельным, что люди копируют его жесты. А ему все это становится не нужно. Он хочет идти на рыбалку с дедом, который умер. Вот он сидит в лодке, нихера не делает. Все делает дед. Это я к чему говорю, эта поэма очень сильно тормозит. Я приношу людям радость, но это оторванная от жизни теория. Я могу принести большую радость тем, что куплю продукты домой. Люди посмеялись, но, может быть, не надо мной, а над текстом автора. Поэтому я и хочу делать своё, чтобы в чистом виде получать выхлоп. Я, я и я. Хочется, чтобы реакция была именно на меня, чтобы я ещё раз смог понять, что всё это не зря.
А было разочарование в профессии?
Были финансовые трудности. Я серьёзно думал о том, чтобы сделать мощную альтернативу – бизнес-проект. Подумал, что мозгов на это хватит, нашёл даже партнера, но почувствовал, что не хочу этого делать. Вот я хочу писать свою пьесу, это глупо, не нужно никому, но я хочу этого и буду делать. Я могу себя сломать, если знаю ради чего. И если человек, девушка, не может этого принять, то надо от такой девушки валить, а не меняться. В «Обыкновенном чуде» или в «Бароне Мюнхгаузене» есть такая фраза: «Ну не меняться же мне из-за каждого идиота». Я не говорю, что надо заскорузло сидеть в болоте. Я развиваюсь, снимаю с себя капустные листья.
Ты когда-нибудь пробовал сделать что-то своё?
Да, была короткометражка «Вода и песок». Сублимация, мой великий высер. Мне тогда казалось, что это важно. Но мы накосячили жестко со сценарием, со сьёмками. Там музыка прекрасная, написанная девушкой моего друга. Целый альбом я туда зашарашил. Это развалилось, потому что была вялая история. Я немного страдаю отсутствием формы, хочу ясности, потому что только ясное может задеть. Странно – человек в противогазе вилкой себя протыкает – это не то. А вот человек, рассказывающий простую, как жопа, историю любви, очень интересен. Нет, если у меня будет свой театр, в нем будет кабаре, как в Париже, сальто-мортале, летающая сцена.
Человек в противогазе вилкой себя протыкает – это не то. А вот человек, рассказывающий простую, как жопа, историю любви, очень интересен
У нас в театре есть элемент случайности,а я случайность в искусстве не понимаю вообще. У меня даже фильм, который не удался, он цельный. Я хочу все ошибки учесть и попытаться сделать своё. Такая лажа как затяжки, непроработанность, отсутствие единой идеи, желание насмешить, гейские темы, показать жопы, кого-то поцеловать, с хохотом завалиться куда-то – это всё дешевый театр. Этому подвержены многие.
Какие они — будни актера?
Будни – это поиск работы. Вот я сейчас особо не ищу, хочу что-то своё сделать. Непонятно почему, то ли это слабость, то ли объективное понимание, что надо с другой стороны попробовать. Я уже бился в закрытые двери. Бился, ходил на кастинги. Но роли всё равно не главные. А так – сегодня мы, например, учили солдатский канкан, и у меня лопнули трусы, полностью.
Про банкеты, цветы и аплодисменты
Хотя, честно, никак, когда приносят цветы. И я вообще не люблю поклоны. Не понимаю, зачем они. Я был в одном театре, и там их не было. Актёры просто стояли, пока все не уйдут.
Мы играли на Таганке в доме Высоцкого один спектакль. У меня там была главная роль, потом был банкет. Я все эти банкеты, простите, вертел на одном месте. Я не люблю эти речи. Говорят обычно туфту, когда подходят, типа «вы мне напомнили Безрукова». Я часто чувствую неловкость от таких слов. Вот когда я голый и обмазаный дерьмом по сцене бегаю, то нет.
И аплодисменты – это не отклик, и речи все эти – не отклик, никто тебе не ответит. Актёр одинок. Я и сам про себя знаю, где ногу коряво поставил, где поздно вступил. Это не самоконтроль, а профессиональное, адекватное отношение к себе. Ты творишь сам. Нет такого жесткого контроля, никто тебя не будет ругать за каждый поворот головы. Ты свободен между основными точками, предоставлен сам себе. Хочешь – играй плохо, хочешь – играй хорошо. Это тоже момент небольшой безответственности, который возможен в репертуарном театре.
Театр
Театр “У Никитских ворот”:
«Недоросль»
«Над пропастью во ржи»
«Гамлет»
«Любовь и голуби»
Кино
Дизлайк
След
Райские кущи
Трепетание бабочки (короткометражный)
Русский очаг (короткометражный)
Особый случай
Дело врачей
Москва. Три вокзала
Текст: Елизавета Смородина
Рассказать друзьям
