Москва — столица самой большой страны мира. И Ватикан внутри неё. Она никогда не спит. Она завораживает, как «зелёный огонёк». Она впивается иглой в пятку. Она всегда спешит. И опоздание на 20 минут здесь в порядке вещей. Она резиновая. Она надувает пузыри. Она пережёвывает и выплёвывает тебя на тротуар. FoxTime поговорил с тем, кто специально переехал сюда, и тем, кто осознанно уехал жить подальше отсюда 

Сергей Голиков, 31 год 
[Нижний Новгород – Москва]

Почему я вообще уехал в Россию, а не в Европу? Наверное, потому что я русский

Вырос я в Литве, в городе Клайпеда. Город-порт, море совсем рядом. Оно формирует. Я рос в городе, где есть какая-то безграничность и бесконечность. Это сейчас денег побольше, а в детстве по ту сторону была недосягаемая заграница: Швеция, Дания, Норвегия казались островом. И это ощущение – там что-то есть. Море — и можно добраться.

Я создатель «Кругов Голикова». Долго сомневался по поводу названия, в Европе много марок названы фамилиями. В России это не принято, но, мне кажется, тот, кто ставит в название свою фамилию, сразу качественнее будет делать всё. «Круги Голикова» – это много разных по интерьеру и тематике чумов, расположенных в диких местах на Алтае и Байкале, где на горизонте нет домов и следов человека.

В Литве я не видел будущего, хотя у нас с другом было PR агентство. Почему я вообще уехал в Россию, а не в Европу? Наверное, потому что я русский. Для меня очень важна красота. Поэтому изначально я хотел в Италию, причём не в южную, где туризм, а в северную, где бизнес. Даже начал учить язык. Но понял, что если у меня в Москве взрывается мозг, чтобы адаптироваться, то ментально измениться до итальянцев – это большая работа и время. У меня не такой горизонт планирования. На каких позициях я буду там? Если приезжать с небольшими накоплениями, то подъем до какого-то социального статуса мог бы просто убить меня. Столько бы находился внизу, что мог бы не выбраться из этого болота. Вообще я хотел жить в самом лучшем месте в мире. Сначала это была Швейцария, Лугано. Я съездил, посмотрел и понял, что туда надо ехать не молодому человеку. На пенсии, наверное, идеально. Горы, туман.

Музыка для залов “не звучит” в Нижнем. А в Москве – здесь всё звучит
В Нижнем меня почти ничего не вдохновляло, ну так чтобы — идёшь и начинаешь кайфовать от окружающей среды. Как-то арендовал там на день новый автомобиль представительского класса с водителем и ездил по всяким делам. На CD записал Паваротти, чтобы мне включили, я слушаю классическую музыку. И я понял, что музыка для залов, не звучит в Нижнем вообще! Я ехал не на окраине. Просто какой-то город не того масштаба. А в Москве – здесь всё звучит.

Cегодня сидел в кафе, а за соседним столик громко разговаривал Сергей Капков. Про Абрамовича, про какую-то девушку, работу ей искал. Мне интересно побыть в такой атмосфере. Я часто хожу в Vogue cafe, Кофеманию на Кудринской, ещё интересное место нашёл – Pinch на Патриарших прудах. Вчера вечером пил там вино и понял, что вот там лица мне приятны

В Москве я часто ощущаю приток эндорфина. Допустим, сегодня сидел в кафе, а за соседним столик громко разговаривал Сергей Капков. Про Абрамовича, про какую-то девушку, работу ей искал. Мне интересно побыть в такой атмосфере. Я часто хожу в Vogue cafe, Кофеманию на Кудринской, ещё интересное место нашёл – Pinch на Патриарших прудах. Вчера вечером пил там вино и понял, что вот там лица мне приятны. Нет чрезмерного пафоса. Ведь все говорят, что в Москве пафос, пафос. До сих пор я думал, что люди здесь просто более важными делами занимаются, красивее одеваются, но это не пафос, это естественно. А в этот приезд понял, что пафоса очень много. Такого, который меня прямо раздражает. При этом мне нравится, когда люди выглядят ярко, богато. В Vogue cafe видел, как какую-то девушку хотели продвинуть на Евровидение, она очень красиво выглядела, вся в красном. Вот это да — это лоск, красота. А когда видно, что люди заморачиваются, как они выглядят, жестикуляция, слова — нет. В Москве много людей стараются быть модными. Крой одежды, материалы, кеды. И эта масса остаётся массой – глобально они все одинаковы для меня. Они обезличены, как манекены на витринах.

Москва – город вдохновения и размышления о больших возможностях: чего я хочу, достаточно ли масштабные у меня мысли?
Москву нельзя причислять к России, это отдельная страна, как Сингапур. Нижний спокойный город, а Москва – город вдохновения и размышления о больших возможностях. Что я хочу? Достаточно ли масштабные у меня мысли?

Я люблю символику – Красную площадь. Никаких исторический ассоциаций при этом у меня не возникает, просто сам факт, что там рядом президент сидит изредка. Бывает, если нужно сто метров пройти через Красную, чтобы поставить “галочку”, я прохожу

Я люблю символику – Красную площадь. Никаких исторический ассоциаций при этом у меня не возникает, просто сам факт, что там рядом президент сидит изредка. Бывает, если нужно сто метров пройти через Красную, чтобы поставить “галочку”, я прохожу. Ведь это центр, где формируются события.

В Нижнем часто понимал – всё, надо ехать в Москву, потому что уже начинается бешенство из-за того, что нет красоты, каких-то красивых людей с загадочными яркими улыбками. В Нижнем всё как-то понятно, как на заводе. Скучно. На Блаблакаре без причин ездил в Москву, просто компенсируя бензин.

Как-то я сидел в кафе, а за соседним столиком — мужчина лет сорока с девушкой. Он меня что-то спросил, вовлёк в беседу, я подсел. Мужчина оказался бывшим оперным певцом Большого театра, а девушка – пианистка, которую он случайно нашёл для концерта в консерватории. На следующий день мы поехали в концертный зал рядом с Кремлём. Они три часа репетировали, а я сидел один в пустом зале и кайфовал

Сколько я жил в Москве, постоянно встречал неожиданных людей. Как-то я сидел в кафе на Камергерском, а за соседним столиком — мужчина лет сорока с двумя людьми. Он меня что-то спросил, вовлёк в беседу, я подсел, он угостил бутербродами всякими. Мужчина оказался бывшим оперным певцом Большого театра, уже много лет он живёт в Италии; а девушка – пианистка, которую он случайно нашёл для концерта в консерватории. На следующий день мы поехали в концертный зал рядом с Кремлём, и с девяти вечера до часу ночи они готовились к репетиции. Три часа я сидел один в зале. Я просто кайфовал.

Не знаю чего, но чего-нибудь может произойти, с кем-нибудь познакомлюсь и что-нибудь замутим такое, не совсем мелкое
Москва для меня огромный потенциал. Не знаю чего, но чего-нибудь может произойти, с кем-нибудь познакомлюсь и что-нибудь замутим такое, не совсем мелкое. В остальных городах сложно такое представляю. Но я не ощущаю Москву домом. Часто думаю, что вовсе не знаю, где мой дом. Мечтаю достроить чумы, встать где-нибудь на дикой природе, подойти к озеру. Натуральная еда, мозг по-другому работает. Другое ощущение, более тонкое.

В Москве пробки и воздух. Просто ужас. Доходит до физического бешенства. Я начинаю кричать в машине. Вскоре останавливаюсь около дороги – кофе выпью или чай из термоса. Успокоюсь – потом дальше

В Москве пробки и воздух. Просто ужас. Доходит до физического бешенства. Я начинаю кричать в машине. Вскоре останавливаюсь около дороги – кофе выпью или чай из термоса. Успокоюсь – потом дальше. И понимаю, что я полдня ехал куда-то, но решил – чего ещё 15 км в пробке стоять, не поеду сегодня; и еду обратно, навигатор показывает не тот поворот, и надо ещё 20 минут потратить, чтобы вернуться обратно.

Юрий Макеев, 36 лет
[Москва – Смоленская область, деревня]

У каждого есть миссия. Для себя я пока определил её как возрождение рода
По профессии я актер, повар-кондитер, социальный работник. Сейчас – режиссер и художественный руководитель «Театра вкуса». Он появился из коммерческой истории, как-то попытался сделать ресторанный проект. Это театр, размышляющий на тему вкуса, но не гастрономического, хотя еда в нашем театре практически всегда фигурирует и является предлогом для того, чтобы поговорить о чём-то более важном.

Ещё я бродячий артист и фермер. Но самая главная и сложная моя профессия — восемь лет я работаю папой. Восемь лет папой мальчика и три года – папой девочки.

Я верю, что у каждого человека есть миссия. Для себя я пока определил её как возрождение рода. Одна из проблем современности — потеря семьи как древа, на которое ты можешь опереться, как бы тебя там ни колбасило. Отчасти поэтому вот уже два года, как я уехал жить в Смоленскую область, в деревню. Двести километров от Москвы. Мотиватором всего этого является мечта. Мечта о своей крепкой, условно я её называю – итальянской, семье.

Я пытался обрести дом здесь, попробовал построить свой театр, где было, как дома. Мы арендовали уютный домик на Белорусской, всё сделали своими руками, в нас никто не верил, но мы просуществовали три года

Я пытался обрести дом здесь, попробовал построить свой театр, где было, как дома. Мы арендовали уютный домик на Белорусской, всё сделали своими руками, в нас никто не верил, но мы просуществовали три года. Сейчас театру уже шесть лет. Поясню, что для меня театр – это форма общения с людьми. Ко мне приходят не зрители, а гости.

Я изъездил практически всю планету: Австралия, Новая Зеландия, Южная Америка, Северная Америка — везде, кроме Африки и Антарктиды

В деревне у меня небольшой дом, рядышком своими силами строю большой. Это дом-мечта: там и пекарня, и театр, и резиденция. Сейчас я зарабатываю только «Театром Вкуса» и спектаклем «Двенадцатая ночь» в театре Пушкина. Тринадцать лет назад его поставил английский режиссер, я был тогда выпускником ГИТИСа. Меня, молодого, туда позвали. Благодаря этому, осуществилась мечта моего детства – я стал путешественником. Я изъездил практически всю планету: Австралия, Новая Зеландия, Южная Америка, Северная Америка — везде, кроме Африки и Антарктиды. Я готов был согласится за бесплатно работать, лишь бы только путешествовать. В общем, два года у нас был перерыв, но продюсеры решили восстановить спектакль. И я всё-также играю там небольшую роль. Это очень иронично внутренне.

Моя Москва другая. Другие проспекты. Другие улицы
Москву люблю. Москва – это мои друзья. Москва – это мое детство. Как у Чехова — «в Москву, в Москву!». А почему в Москву? Не потому, что здесь сейчас — вот так вот. Моя Москва другая. Другие проспекты, улицы. Когда я приезжаю сюда, у меня двойственное ощущение. Смотрю на свой город — я часть этого города, но у меня есть возможность посмотреть на него со стороны.

Моя Москва – это Останкино. Там прошла большая часть моего детства. Центром Москвы была Останкинская телебашня, а Кремль – это где-то в другом городе. Моя Москва это Тверской бульвар, всё, что в черте старого города. Улочка с ГИТИСом – там прям идёшь и такой «оё-ё-ё-ёй». Это моя молодость

Мне есть с чем сравнить Москву, я видел много городов и столиц. Я понимаю, что сейчас футболы всякие начнутся, власть хочет не ударить в грязь лицом, чтоб «было не хуже, чем у них». И у Москвы сейчас появляется не своё лицо, она становится похожа на очень многие города. Какой-то унисекс.

У меня есть мамина квартира, куда я могу приехать. Вот я прихожу туда и думаю – как здесь можно долго жить? Без ощущения той внутренней свободы, которая у меня есть Там? И люди живут здесь вроде бы тоже в природе, но они вообще не чувствуют, что это вот – деревья, это – птицы. Будто они механические. Будто мы находимся в декорации, и это – её часть. Мне кажется, люди тут потеряли связь с природой, хотя интуитивно им хочется солнышка – погреться. Смотрят ли они на небо? На этих контрастах ты любишь и не любишь этот город.

Редко бывает ощущение «Хочу в Москву», чаще – «Хочу в деревню»
Редко бывает ощущение «Хочу в Москву», чаще – «Хочу в деревню». Я вчера приехал сюда, репетировал, выхожу: так, это я сейчас должен сесть в машину, из театра доехать до московской квартиры …

Я приехал в квартиру, где раньше жил, там какие-то фотографии…Но я поймал себя на ощущении, что она стала похожа на номер в гостинице. Ты приехал надолго. Ты расставил фотографии, ты здесь спишь, моешься. Это ощущение квартиры. Но не ощущение дома

Я приехал в квартиру, где раньше жил, там какие-то фотографии…Но я поймал себя на ощущении, что она стала похожа на номер в гостинице. Ты приехал надолго. Ты расставил фотографии, ты здесь спишь, моешься. Это ощущение квартиры. Но не ощущение дома. И ещё это ограниченное пространство. Что я – на балкон выйду? Вниз на машины посмотрю? На парк свой любимый? Нет, я сейчас в машину, три часа – и я там, где мне хорошо. Потому что там у меня собаки мои, кошки мои, козочки, курочки, утка Марта! Я там счастливый. Там моя мечта. Я живу в мечте.

Москва такая, Москва то, Москва это – это поэзия. А в прозе бывают матерные слова. В прозе люди живут в другом мире, в другой стране, в другом измерении

А как здесь жить в мечте? Ты понимаешь, если на карточку не пришли деньги, то в этой мечте вообще очень сложно жить. А главное — чувство комфорта уходит. Прям до раздражения: тебе приходит смска и ты – «а, денег совсем нет!». И думаешь – как я сейчас до метро пойду? Ты настолько уязвим, потому что всё – money. В деревне такого нет. Там я не думаю оплачу парковку или не получится? Могу зайти в магазин – меня знают, улыбаются. И, если вдруг не хватило денег, скажут: ладно, завезёшь завтра. Или — «Капусты для ваших коз ещё нет». И ты стоишь в магазине, разговариваешь о хлебе для птиц, а по новостям показывают какую-то лабуду очередную. И человек в очереди говорит: «Они вообще обалдели? Они вообще знаю, как мы живём здесь?». У нас там средняя зарплата 5000 рублей в месяц. Москва такая, Москва то, Москва это – это поэзия. А в прозе бывают матерные слова. В прозе люди живут в другом мире, в другой стране, в другом измерении.

 

Там у меня всё другое. Я встаю в семь утра – подоить коз, покормить кроликов, кур выпустить. Первое, что я делаю, когда выхожу – кормлю синичек. Выбегают две мои собаки. И всё. И жизнь.

Когда я возвращаюсь Туда из Москвы, я открываю машину и у меня — воздух. Я выхожу из неё и руки вот так вот делаю (раскидывает в стороны) – «Господи, как хорошо! Я здесь». У меня воздух, звёзды, у меня деревья. Я просто вот так – попадаю. И не понимаю. Где жизнь? Где иллюзия? Там или здесь? Но Там очень правдивая жизнь, мне кажется. Потому что, если холодно — пошёл за дровами, надо натопить печку. Закончилась вода в кране — значит насос полетел на водокачке, надо пойти его чинить. А тут ты пришёл — автоматически включил свет, воду. И ты не задумываешь ни о чём. Разве что о счёте. Наверное, это нормально, что надо считать, соизмерять, но там есть свобода от этих ограничителей.

Здесь, в Москве, я ироничный. Потому что я же знаю другую жизнь, я понимаю этих людей, большинство приехали из других городов, крупных и маленьких, из посёлков, из сёл. И у меня к ним есть вопрос: «Вы любите это место?». Это важный вопрос. Если любите, почему мимо урны тогда бросил фантик?

Красную площадь сделали музеем. Но мне всегда нравились живые музеи
С Красной площадью у меня особые отношения. Раз в жизни я спал за Кремлевской стеной, внутри. Когда учился на повара, нас отправили в помощь кремлёвским поварам делать банкеты для президента, тогда ещё Ельцина. И там была ночная смена. И это же очень круто, что я мальчишкой, мне было девятнадцать лет, спал в Кремле! Утром проснулся, вижу — солдаты полуголые бегают, которые охраняют.

В Кремле мне не хватает ощущения старого-старого города. Его сделали настолько правительственным, помпезным и лубочным, что оттуда ушла жизнь

И однажды я спал рядом с Красной площадью. Просто шёл уставший-уставший, я не был пьян. Иногда я позволяю себе в разных частях планеты такое: если хочу спать, иду нахожу наиболее удобное место, вроде скамейки, и сплю.

В Кремле мне не хватает ощущения старого-старого города. Его сделали настолько правительственным, помпезным и лубочным, что оттуда ушла жизнь. А ведь как раз это и здорово — увидеть жизнь: вот этих солдат, каких-то работников. Раньше же там жили, дети учились на его территории. Красную площадь сейчас сделали немножко как музей. Но мне всегда нравились живые музеи. Музеи, в которых есть жизнь.

Текст: Анастасия Беляева
Foxtime.ru